Из книги «Версии настоящего»
ШУМ
так, себя предвосхищая
рождённым, слышит изнутри
дитя
края посуды, тяг
водяных, воздушных, всхлипы, пузыри,
затем — круги и перепады
невидимых движений, звонкий спор
ножей и ложек — из cвоей засады —
cкрип тряпки о фарфор,
вечерних бабочек, бок о бок
над лампой пляшущих, сквозь гул
двух голосов полузнакомых,
глотка укромную дугу,
дыханье, тишину, биенье,
и дерево, что наяву,
внезапно потеряв терпенье,
роняет яблоко в траву.
08 / 2009
* * *
Осторожнее, воздух разлит наверху.
Это небо на нас наступает. Отпрянь,
рыба, это прилив.
Это тяжкое, наперекор плавник,
протяжённое время теснит, океан
накренив.
Вытесняет. Пускай, немота, пузыри,
в нёбе боль набухай и тускней, чешуя.
Не залечь —
вырываешься прочь, умираешь, и уровень горя за вычетом тела, смотри,
опускается. По берегам высыхает и меркнет твоя,
рыба, речь.
* * *
Когда мои глаза привыкнут к смерти, в ней,
как в темноту спустившийся, не сразу
я различу по контуру теней
предметы бывшие, и запад, и восток,
и по спине сползёт, как страх за ворот водолазу,
весь океан,
и там,
в огромной западне,
по самый потолок затопленной, воздам
безмолвную хвалу случившейся со мною
судьбе, её таинственным трудам
и щедрости, которой я не стою.
РАЙ
Сидеть на скамье в тени.
Цвета старого снега
рулон деревянных реек выгнутый вдоль спины.
Берег. Радостное, Дейнека,
расписное небо твоё поверх,
в облаках распластанных и гимнастах —
розовых, серых, солнца дрожащий смех
в ветках, у набережной скамья, в ста
шагах от речных перил,
достоверный воздух,
вид на реку такой же, каким он был
прежде, с собой принесённая книга, в звёздных
крапинках яблоко, зёрна в нём.
И милосердное позволенье
вопреки на всех языках травы повторяющему «уснём», —
оставаться до вечера. До главы
солнца, за край заходящего, краем зренья.
* * *
Днём огни на карусели, вдоль
крыши и флажков горят, вокруг оси.
Солнечным, осенним, сто
ватт разведены. Вблизи —
Belle du jour* в распахнутом — точь-в-точь
(ожерелье, грим) —
днём наряжённая ночь.
Ждёт, но нет клиентов (рано).
Мальчик. С ним
родитель (он сегодня с ним), вдоль ламп,
выбирают масть,
обходя. Пусть выберут. И на свету вольфрам
пусть, и вальс
шатких, замерших, гнедых,
длится, и дитя верхом,
и отец не в фокусе пустых аллей, пустых
близорукой Belle двойным штрихом
обведённых глаз, и заводных
музык, встреч, назначенных судом
воскресений, лампочек под солнцем праздник —
(лучше, чем без них) —
видимых с трудом.
2009
* Дневная красавица (фр.)
* * *
Улицу пересекает насыпь.
Поезд. Мысли. На зуб
Зуб не попадает. Спорит
С ветром дерево, крест-накрест,
рама с деревом оконным.
Станции в углу спина, срез
неба медленного над вагоном.
И чем ближе к полотну, тем
Ниже домики, дешевле,
Строже, твёрже, по минутам,
время, жезлом
полосатым машущее, — ужин,
cон, объятье, праздник, понедельник.
Время в личике настенных,
в ложечке о чашку, тени
крон молчащих
по краям обрыва, в постепенных
Нарастаньях cтука, ветра, грусти,
Гула, время
в грохоте и хрусте,
Непреложных расписаньях, в синем,
cером пасмурном жилище,
В близости от станции, невыносимом
cчастьи нищем,
безучастном к холоду. Проснулись —
тем и рады. Оползень песочный —
Утро. Насыпь.
Дерево стоит, ссутулясь.
Поезд точный.
Palo Alto, 2007
* * *
Оставшись, зеркало, одно
ликует в опустелом доме,
как идиот, не зная кроме
себя, остриженный под ноль,
героев действия, всего
лишась. О, памяти не мука,
самодовольное вдовство —
ни облика,
ни сна,
ни духа.
Бесследной жизни торжество.
Не потому ли, замерев
в дверях, не смеет кинуть взора
последнего, «Иду!», ушелец,
что безобразное стекло
к лицу уже не вспомнит рифмы?
02 / 2005
11 / 09 / 2012
Яблоки благоухают в траве, сушатся на столах,
Остаются на дне компота и жаркого дня.
Дом наш словно корабль в горах,
Пенный облунок – над.
И ещё летает, но реже и реже, мяч
За сараем, и вечер, особенно по краям
Неба, реки и веранды ещё слепящ,
И комары, трепеща, приникают к нам,
Но уже унесён творог и ребёнок – в другой руке,
И посуда тонет в раковине, скрипя,
И сердцевины яблок ежам достаются, и молча стоят в реке
Толпы неба, выше самих себя.
Поделиться
